Тем не менее в обсуждениях событий в Фергюсоне практически не отмечалось главного: проблема межрасовых отношений в США в частности и «Западном мире» как таковом возникла далеко не вчера, а убийство Макла Брауна полицейским — всего лишь незначительный эпизод очень долгой, печальной и донельзя неприглядной истории взаимоотношений абстрактного «белого, протестанта, англосакса» со столь же абстрактным «чёрным дикарём». Причём слово «дикарь» по отношению к чернокожему в XXI веке имеет ровно тот же подтекст, что и двести-триста лет назад: он потенциально опасен, непредсказуем и «по природе» стоит ниже белого человека. Только в настоящий момент эта прописная истина закамуфлирована толстым слоем политкорректной мишуры и пафосных деклараций, в которые не верят ни их сочинители, ни аудитория, которой предназначены столь правильные и громкие словеса о всеобщем равенстве.

В любом случае, исходя из вышесказанного, белому полицейскому, увидевшему чёрного подростка с пистолетом, лучше сразу открывать огонь на поражение — что и произошло уже после Фергюсона, 22 октября сего года в Кливленде. Пистолет был игрушечным? Неважно. Чувство неминуемой опасности пересилило, а итог оказался предсказуем — очередной всплеск межрасовой напряжённости.

И вряд ли кто-нибудь из руководства Кливлендской полиции, не говоря уже про политиков, скажет прямо и отчётливо: данная проблема является системной, имеет глубокие исторические корни и, к сожалению, найти её решение в обозримой перспективе практически невозможно. Остаётся лишь экстренно тушить самые яркие очаги пожара, тлеющего столетиями.

С чего же всё началось? Где искать корни непрекращающегося недоверия между белыми и чёрными? Эпоха рабства в США? Нет, рабство в Южных штатах было лишь следствием, симптомом, частным проявлением всеобъемлющей идеологии «англосаксонского мира», рождённого самой огромной империей в истории человечества — Британской.

Давайте вернёмся в прошлое и взглянем на первопричину. Автор хочет отдельно отметить, что все приведённые ниже цитаты принадлежат британцам, людям, строившим свою империю на принципах, о которых сейчас не принято распространяться.

* * *

Справедливости ради стоило бы отметить, что расовые предрассудки в Европе начали накапливаться лишь с XVIII века и так называемой «Эпохи просвещения». Первые англичане в Индии вовсе не относились к местному населению как к нецивилизованным варварам — британские женщины носили сари, джентльмены не стыдились курить кальян, держать любовниц из местных женщин или красить пальцы хной. Более того, считалось, что «индийская цивилизация не ниже, да и вообще не уступает европейской». Генерал-губернатор Бенгалии Уоррен Гастингс, назначенный в 1774 году, восхищался индийской культурой, изучал языки фарси и урду и даже основал мусульманское медресе в Калькутте, «чтобы смягчить предрассудки, которые быстро появляются из-за роста британских владений».

Начало сегрегации и рост отчуждения между белыми и индусами имел вполне очевидные причины: расширение колоний и увеличение числа англичан в Индии побудило правительство для начала убрать индусов с государственных и административных должностей, а затем пошла в ход концепция «небольшой группы, которая должна удерживать в подчинении миллионы». Сперва англичане выделяли себя не в виде доминирующей расы, но лишь как правящую касту. Затем положение стало усугубляться — за половину столетия, к 1820-м годам, правящее меньшинство охватывает чувство собственной расовой исключительности, из повседневности исключается всё, что могло бы стереть различия между европейцем и «чёрным».

Епископ Гербер прямо говорил: «…Мы исключаем местных жителей из нашего общества, при разговоре с ними ведём себя грубо и надменно». Такая линия поведения начала пугать и отталкивать индусов, а дискриминация на основании расовой принадлежности начала приобретать законный статус — белые ради сохранения контроля за колониями начали самоизолироваться внутри своей общины. Всех, кто демонстрировал «похожесть на местных», начали презирать. Трещина, возникшая между индусами и англичанами, расширялась безжалостно, превращаясь в пропасть.

Атака британцев на местные обычаи наподобие сати, нарастающее пренебрежение обычаями и религией (например, глупое и неуместное использование свиного жира для смазки ружей в мусульманских индийских войсках), игнорирование кастовых традиций Индии и другие многочисленные ошибки колониальной администрации вылились в восстание сипаев в 1857–59 годах, что привело к окончательному разрыву между индусами и белыми и появлению ничем не сдерживаемой расовой ненависти. Во время восстания, сопровождавшегося неслыханными жестокостями с обеих сторон, английский капитан Гарнет Уолсли записал: «Кровь за кровь, но не капля за каплей, а бочки и бочки мерзости, которая течёт в венах этих ниггеров!». Корреспондент «Таймс» Уильям Говард Рассел прямо говорил: «Положение усугубляется тем, что это дело рук подчинённой расы, чернокожих, которые осмелились пролить кровь своих хозяев».

В самой Метрополии британцы объявили восставших сипаев «животными и варварами, которые на заслуживают никакого снисхождения». Пресса была полна «победных и хвалебных песен ненависти», лондонская публика радовалась кровавым сообщениям о массовом расстреле восставших из пушек — «прекрасный пример нравственной силы». А поскольку призрак восстания сипаев теперь преследовал британцев по всей империи, отношение к туземцам стало одинаковым на пространстве от Бомбея до Сиднея и от Сингапура до Африки…

* * *

Нельзя списывать со счетов и техническо-промышленный аспект эпохи, характер которой трансформировали невероятные достижения европейской цивилизации XIX века — технологический подъём, казалось, давал блестящие доказательства превосходства и исключительности белой англосаксонской расы. Джон Хант в книге «Место негра в природе» (1863) утверждает: «…Кроме примитивных представлений о металлургии у африканцев нет искусства. Они ментально пассивны и нравственно неразвиты, а также наглы, неосторожны, чувственны, тираничны, имеют хищную натуру, угрюмы, шумливы и общительны».

Это представление становится общепринятым и массово тиражируется. Из Америки вторят. Автор из штата Алабама пишет для лондонского журнала по антропологии: «Рабство — нормальное состояние негра, самое выгодное для него». Встретив южанина из США, любителя поохотиться на индейцев-семинолов с английскими гончими, депутат парламента сэр Чарльз Дилке объявил: «Постепенное уничтожение низших рас — это не только закон природы, но и благословение для человечества». Газета «Вестминстер ревью» в 1865 году заключает: «…Ненависть к ниггерам, которая возникла на протяжении жизни всего одного поколения, теперь странно характерна почти для всех англосаксов, за исключением профессиональных и сектантских филантропов».

«Массовое бессознательное» начинает обретать теорию — в пятидесятых годах XIX века появляются труды основоположника «научного расизма» Жозефа де Гобино (справедливости ради отметим, что они не получили особой популярности), даже фактический соавтор Чарльза Дарвина, географ, исследователь и антрополог Альфред Рассел Уоллес, не стесняясь провозглашает: «…Борьба за жизнь приведёт к неизбежному уничтожению всех не высокоразвитых и умственно недоразвитых народов, с которыми европейцы вступают в контакт». В это же самое время зарождается «социал-дарвинизм», и его яростный защитник Герберт Спенсер повторяет за Уоллесом: «Избавление от слабых рас является благоприятной, хотя и жёсткой дисциплиной». Автор-исследователь Уинвуд Рид высказывается ещё более прямо: «Закон убийства — это закон роста».

Кто сказал — «холокост»?

Идеология агрессивного империализма была окончательная сформирована. Упреждая язык нацизма, известный британский юрист Карлайл в том же 1865 году доносит до образованной публики: «Только жёсткая диктатура способна дисциплинировать ленивого чёрного «джентльмена» с бутылкой рома в руке, безштанного, глупого и самодовольного». Одобряемые белым обществом — от члена Палаты лордов, до последнего юнги с торгового корабля, — предрассудки породили высокомерие и надменность тех, кто жил на Британских островах, и, как выразился писатель Голдвин Смит, «разрыв между расами теперь зияет больше, чем когда-либо».

* * *

«Государственный расизм» XIX века, да ещё и густо замешанный на страхе перед возможными бунтами туземцев (восстание сипаев оставило очень глубокий шрам в душах подданных Британской империи), не являлся в те времена чем-то необычным и уж тем более предосудительным. Вовсе наоборот, эта идеология поощрялась и считалась само собой разумеющейся, причём она переносилась и на белых — пример тому ирландцы и буры в Южной Африке, считавшиеся «дикарями и варварами». Даже в Египте, стране куда более цивилизованной, чем отдалённые княжества Индии или Берег Слоновой Кости, это воззрение торжествовало — Ивлин Баринг, британский генеральный консул в Александрии, оповещает нас о том, что «египтянин столь же интеллектуально удалён от европейца, как обитатель Сатурна». Посол в Османской Турции, сэр Николас О’Коннор, более радикален: «…Восточные люди физически и умственно определённо отличаются от нас. У них более низкая организация нервной системы, как у грибов или рыб».

Типичный британец, писатель Д. Слейден в книге «Египет и англичанин» уверенно пишет: «…У египтянина нет ума. Ни один человек с тёмным цветом кожи не может так точно сымитировать воротнички англичан; но в плане интеллектуальных способностей это — не белый человек». Заметим, книга вышла в 1908 году, начался ХХ век.

Банальный и в целом повседневный пример из той эпохи: бывший британский офицер, а с 1894 года агент «Имперской британской восточно-африканской компании» Фредерик Лутгард описывается как человек «обладающий гуманными инстинктами, исповедующий «женское» отвращение к насилию». Моралист и либерал, просвещённый человек. Но тут же мимоходом отмечается, что этот апологет гуманизма однажды сломал палец, избив индийского торговца, и едва не выбил глаз чёрному слуге в «интересах поддержания авторитета белых». Ничего особенного, дело совершенно житейское.

Концепция абсолютного, не подлежащего оспариванию превосходства белого человека над иными расами агрессивно и последовательно вбивалась в головы англосаксов на протяжении более чем полутора столетий — это вам не жалкие 12 лет правления Адольфа Гитлера! Белый однозначно превосходит условного чёрного во всём: технологии, интеллект, культура, религия, воспитание и так далее до бесконечности. Белый несёт тяжкое бремя «заботы о низших расах», а если последние отвечают господину, простите за каламбур, чёрной неблагодарностью, то решение вы найдёте в знаменитых строках поэта Хилэра Беллока (иногда ошибочно приписываемых Киплингу):

На каждый вопрос есть чёткий ответ:
У нас есть «максим», у них его нет.

* * *

Британская империя со своими высокомерием, безжалостностью, подсознательными страхами и убеждённостью в собственной исключительности и избранности — оставила тяжкое наследство не только Европе, но и всему «содружеству англоговорящих народов».

Отдельно заметим, что в добисмарковской Пруссии и окрестных германских княжествах, а затем и в кайзеровской Германской империи откровенно расистские настроения практически отсутствовали — немцы не имели заморских владений и не смогли перенять «передовые» идеи агрессивного колониализма, которыми были заражены не только британцы, но ещё французы, голландцы и особенно бельгийцы (достаточно вспомнить ужасающий даже для не самой вегетарианской колониальной эпохи геноцид местного населения Бельгийского Конго 1885–1908 годов).

Английском создателям идеологии «научного расизма» это аукнулось много лет спустя, когда концепция расовой исключительности стала доминирующей в Третьем Рейхе — истоки Второй мировой лежат в том числе и в Индии времён генерал-губернатора лорда Корнуоллиса, начавшего политику сегрегации, впоследствии переродившуюся в лютую ненависть ко всем «чёрным»…

Невзирая на цветущую буйным цветом лицемерную «политкорректность», глубоко укоренившиеся атавизмы имперских времён никуда не исчезли — в конце концов, США так же являются частью «англосаксонского мира», унаследовавшего от былой Метрополии не только язык и представление о «белом, англосаксе, протестанте» как сверхчеловеке, но и все подсознательные фобии, культивировавшиеся с последней четверти XVIII века вплоть до 60-х годов века ХХ.

Уинстон Черчилль, будучи уже в солидном возрасте, как-то заявил: «Убеждён, люди от рождения не равны друг другу», подразумевая, что какой-нибудь ливерпульский докер никак не ровня потомку герцогини Мальборо. Эта же мысль, только в несколько иной формулировке, доминирует и в сознании потомков тех самых «белых людей», которые охотились с собаками на семинолов, расстреливали из пушек сипаев или бушменов из пулемётов: «чёрный» не просто не равен белому англосаксу. Он ещё и потенциально опасен, поскольку у него есть поводы и основания мстить за своих предков.

А потому лучше применить оружие первым, на упреждение. Пусть даже у чёрного в руках игрушечный пистолет.

Чем закончится история с тлеющим расовым противостоянием в США, предсказать невозможно, но совершенно очевидно, что изжить этот тихий, но не прекращающийся конфликт в долгосрочной перспективе невозможно. Никакая политическая корректность, извинения за времена рабства, компенсации и социальные выплаты ничего изменить не в состоянии — все эти реверансы и, будем откровенны, развращающие афроамериканское население подачки абсолютно неэффективны.

Два долгих столетия расового противостояния сделали своё дело — враждебность, недоверие и неискоренимые предрассудки растянут конфликт очень надолго в будущее. И не хочется представлять, что произойдёт, если более чем сорок миллионов «чёрных» однажды выйдут из повиновения после нового Фергюсона, в котором очередной «напуганный белый полицейский» убьёт чернокожего и будет впоследствии оправдан судом. Тут уже не помогут ни национальная гвардия, ни комендантский час, ни светошумовые гранаты.

* * *

В заключение хотелось бы сказать одно: мы, граждане России, должны быть чрезвычайно благодарны Судьбе и Истории за то, что нашей страны не коснулась колониальная эпоха в её самом зловещем виде: тщательно вбиваемом в сознание общества принципе «доминирующей расы», на чьи плечи легло тяжкое бремя заботы о «дикарях». Слава Богу, что расширение Российской империи в прошлом осуществлялось на совершенно иных и куда более мягких принципах. Вряд ли кто-нибудь из русских писателей XIX века, подобно британцу Уинвуду Риду, мог бы с абсолютной уверенностью в собственной правоте заявить о том, что самоедов, бухарцев или черкесов следовало бы уничтожить, как «умственно недоразвитых».

Нам очень и очень повезло — Россия избавлена от паскудного наследства «бремени белого человека».

http://www.odnako.org/blogs/br ... nenavisti-dlinoy-v-dvesti-let/

Герои, у нас были герои! И это не только Гребенщиков, но и такие реально подпольные ребята, как Александр Непомнящий или Веня Д'ркин. И еще *есть тут один парень, он поет голосом Егора натурально, ща включу мафон, я записал, когда мы сидели на кухне*. И нам не нужно было уточнять, какого Егора.

Ты вообще в курсе, что такое настоящая контркультура, хипстер? Контркультура – это когда ты знаешь, что сдохнешь и о тебе никто не узнает. Все прочее это фуфло. Ты хоть что-нибудь подобное чувствовал в своей жизни, хипстер? Ты хотя бы видел людей, которые так чувствовали, так жили? Кого ты вообще видел, хипстер, кроме пусей-райт и художника-павленского?

А мы видели настоящих людей. Мы сами были такими, и это лучшее, что может случиться в молодости.
У нас была преемственность. Мы с обожанием глядели на олдовый пипл из 70-х и 80-х. Они называли нас *пионерами* и бухтели на нас по-стариковски – точно так же, как я сейчас на тебя. Но при этом мы с ними были одной крови, мы чувствовали живую связь. И это было дорогое чувство.

Мы все были заодно: хиппи, панки, толкинисты. Это было общее братство неформалов.

Плохое было тоже. Гопники лютые. Менты оборзевшие. Это сейчас ты, хипстер, любому в нос сунешь айфончик с визгом *я все снимаю, на ютуб потом выложу*. Тогда было малость иначе.

Ты пойми, хипстер, в наше время пипл запросто огребал люлей за внешний вид. За прическу, за джинсы-клеш, за пацифик, за серьгу в ухе. Просто за выражение лица. Теперь пойди, посмотри на себя в зеркало, подумай: как долго ты бы смог выжить на улицах 90-х.

А мы жили на улицах. Literally. У нас не было Жан-Жака, у нас был Эгладор и Арбат. Да и то, Арбат считался попсой. В лучшем случае – подвалы, вроде клуба Форпост, где надо было еще аскнуть бабла на билет или хотя бы надыбать флаер.

Да, нас тоже не устраивала окружающая реальность. Мы даже, смешно сказать, ругали Эту Страну – совсем как ты теперь. Только, в отличие от тебя, мы реально жили в Этой Стране, среди Этих Людей. Мы не отделяли себя от них, да и не могли бы отделить при всем желании. У нас было общее пространство кармы: одни и те же улицы, одни и те же подъезды. У нас была общая реальность, и реальность эта была жесткая. Но нам и в голову не приходило капризничать и чего-то требовать. Да, у нас было ощущение, что мы *другие*. Но у нас не было этих мажорских понтов, что мы *лучше*. И если многие из нас мечтали *свалить*, то это потому, что нам казалось: *там* совсем другая жизнь, можно сидеть на солнышке, играть рок-н-ролл и не получать по голове. Вот это было важно. Именно это, а не *честные выборы*, *уровень жизни* и *большие карьерные возможности*.

Мы боролись с этой реальностью, как умели. Точнее, мы оборонялись от нее.

Мы курили траву из Казахстана. Мы жрали грибы из Карелии. Мы тырили димедрол из бабушкиной аптечки. ЛСД считался шиком. Вся наша жизнь стоила дешевле, чем одна доза кокаина, которым ты ужираешься в сытую эпоху стабильности.

Лучших из нас сгубил героин. Средних добила водка. Остались те, кто остались: подстриглись, замаскировались, растворились. Ведут мемуары за чашечкой кофе своим детям о вчерашнем дне, а ты без гугла и не сможешь считать, откуда эта цитата, хотя это почти так же попсово, как Арбат.

Но главное, хипстер. Самое главное!

Нас совершенно не интересовала политика. Нас совершенно не интересовали деньги. Нас совершенно не интересовала карьера. Нас совершенно не интересовал социальный престиж. Нам нужна была только Свобода.

И да, мы с трудом помнили отчество у тирана. А всех прочих мы не знали даже по фамилии.

А теперь подумай, сколько имен и фамилий знаешь ты, хипстер. Сколько политиков, общественных деятелей, журналистов и блогеров засирают твой мозг ежедневно. Сколько болтовни ты пропускаешь через себя, искренне полагая, что это важно и нужно.

При этом ты балаболишь про Свободу, оскорбляя тем самым все что было дорого нам. Но жизнь твоя похожа на настоящую Свободу не больше, чем твоя стильная прическа сейчас на наши грязные патлы тогда. И пусть мы давно состригли наш хайр, и пусть хайратники наши истлели в прошлом, и пусть сегодня мы такие же цивильные, как ты, пусть сидим в одной и той же фейсбученьке с одними и теми же айфончиками, но нет, мы с тобой не одной крови.

Вот поэтому мы смотрим на тебя, хипстер, как на говно.

Мы были крутые. А ты – нет.

https://www.facebook.com/pnesefer/posts/509799995827276

Математическая модель этого червя, созданная совместными усилиями ученых из США, Великобритании и некоторых других стран, уже может быть загружена и запущена на компьютере любого человека. Но недавно ученые сделали следующий шаг, они взяли из общей математической модели OpenWorm ту часть, которая является моделью мозга червя, и поместили эту модель в микропроцессор, управляющий движениями робота.

Получив в свое распоряжение "мозг" из 302 цифровых нейронов, которые функционируют точно подражая обычным живым нейронам, робот, собранный из конструктора Lego Mindstorms EV3, получил возможность действовать подобно примитивному живому организму. Сталкиваясь с препятствиями, робот может отъезжать назад, разворачиваться и двигаться в других направлениях. И это делается не в результате обработки инструкций типа "если произошло столкновение с препятствием, то надо делать...", сервоприводами роботов управляют сигналы, сгенерированные цифровыми нейронами, благодаря чему поведение робота уж очень сильно напоминает поведение дождевого червя, заключенного в спичечную коробку.

"Наша попытка поместить рабочую математическую модель примитивного мозга в робота позволяет нам понять то, чего мы еще не знаем и не можем узнать никаким другим путём" — рассказывает Джон Лонг, специалист в области робототехники и нейробиологии из Вассар-Колледжа (Vassar College) в Нью-Йорке.

Пока еще цифровой мозг робота и его действия являются крайне и крайне примитивными. Робот еще не может выполнять функции более высокого порядка, такие, как перемещения в поисках пищи. Тем не менее, это всё является достаточно большим шагом к созданию полностью искусственных форм жизни, кибернетических организмов, которые будут выполнять для и вместо людей опасную работу и проводить исследования других планет и космических тел.

В баке процветало насилие, свальный грех и даже каннибализм. В конце концов 90% самок репродуктивного возраста покинули популяцию и поселились в изолированных гнездах в верхней части бака. На 560-й день со «Вселенной-25» фактически было покончено. Популяция достигла пика в 2200 особей, рождаемость упала, редкие беременности кончались убийством детенышей.
Возросшая смертность не спасла рай: последние восемь мышей умерли одна за другой, так и не вернувшись к привычным ролям и не пытаясь завести детенышей!
Кэлхун утверждал, что наблюдаемые в экспериментах социальные эффекты избыточности населения крыс могут рассматриваться как модель будущего для человеческой цивилизации. В своих исследованиях Кэлхун вводит понятие «поведенческая раковина», обозначающее искажённое поведение в условиях чрезмерной популяционной перенаселённости.
Разработки Кэлхуна оказали влияние на исследования агрессии.

https://ru.wikipedia.org/wiki/ ... D1%82%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3)

и колокола отобрал еще. Небось сейчас был бы
за пусириот, ибо до баб был тоже охоч,
нехристь.
Но если внимательно ознакомиться с историей
сражения, которая постепенно разворачивается
перед нами благородным трудом
отечественных историков: В. А. Артамонова, Ы.
А. Молтусова, П. А. Кротова, мы увидим, что
Полтавское сражение занимает совершенно
уникальное место в российской истории. Во-
первых, русская армия навтыкала европейской.
Во-вторых, она навтыкала не по очкам и не в
плане исторической перспективы и прочих
сожжений Москвы, она навтыкала убедительно
и безоговорочно - каждый острог в Сибири
после этого мог похвастаться наличием
полезных в хозяйстве шведов. В-третьих,
навткание произошло не через заваливание
трупами, русская армия потеряла в разы
меньше шведов, нет, оно произошло потому,
что у русских был Хитрый План, и этот план
скрупулезно воплощался в жизнь. В-четвертых,
хотя русская армия и превосходила численно
шведскую приблизительно как 1.7:1, во время
сражения вторая линия русских войск тупо не
вступала в бой. Все рассказы о том. как де
шведы прорвали новгородский центр, и Петр
Лексеич лично водил ветеранов, которые
косплеили новобранцев в дерюге, и как под
Петром Лексеичем ранили седло и застрелили
на нем шляпу - все это не более, чем
позднейшие патриотические выдумки для
придания особого трагизма (хотя шляпа и седло
действительно пострадали). Вторая линия
русских кумарила себе позади первой и
уважительно бормотала: "Да-а-а, во дают!
Жжоте!"
Но самое главное - это уникальный,
удивительный, практически не имеющий
аналогов ДУХ русской армии. Вспомним, что
представляла собой русская армия в 80-е годы
17-го века. "А мы, сироты твои холопские,
холопья сиротские, олени сохатые, козлы
бородатые, зебры полосатые, петухи
зашконочные, от врагов твоих государевых
многие муки претерпели, и били нас до смерти,
и в харю наплевали, и бородой в говно
натыкали, все мы за веру православную и
твою, государь, обиду, стерпели, и все здравы
домой прибежали, а что оружие да знамена
побросали - так уж Господь судил" Гордон
рассказывает, с каким трудом ему удалось
УГОВОРИТЬ несколько солдат сползать на
вылазку в Чигирине - солдатам было сыкотно,
там же турки, они же прямо рубят насмерть!
Сравним это с поведением защитников
Полтавы, которые, оказавшись в количестве
чуть более двух тысяч (а отнюдь не семи)
против шведской армии, мало того, что не
сделали руки в гору, но доблестно отбивались
два месяца. Да что там, ладно отбивались, они
ходили на вылазки! Выбегали, понимаешь, из
крепости с нешкуренными черенками от лопат
и орали: "Где тут белые европейские люди, мы
их дом труба шатал? Дайте нам сюда их тела,
мы им, петушарам, устроим сейчас
сексуальную революцию!" И, что характерно,
устраивали. Они мало того, что заваливали
траншеи, отнимали из подкопов порох, они еще
отобрали у бедных шведов лопаты и кирки, и
пообещали, если придут, засунуть их им в
жопу! И, что характерно, засовывали. Где
пресловутый русский дух? Где руки в гору при
первой возможности? Ну ладно командир, он
обрусевший немец, но почему солдаты, вместо
того, чтобы выдать его головой батюшке
свейскому королю бодро бегали за
полковником Келеном и ногебали каролинцев,
как какие-то нехристи?
А само сражение? Русская конница выезжает
между редутами, стреляет, стреляет, опять,
сука, стреляет, вместо того, чтобы сдриснуть
семью дорогами прочь! Эта конница
опрокидывает шедских драгун! Когда Петр
Лексеич велит Алексашке отступать, Алексашка
отвечает, чтобы он не бздел, тут все схвачено!
Когда Петр Лексеич второй раз велит не
хамить и отступить, чтобы начал уже работать
Хитрый План, Алексашка шлет ему ворох
отбитых у шведов штандартов и повторяет,
чтобы не бздели, он знает, что делает! Только
крепкое обещание государя приехать самому и
выдрать наглого светлейшего слегка охолонуло
экс-торговца пирогами и он отвел кавалерию
за редуты и на фланги русской армии. Так
после этого он этой кавалерией еще опрокинул
шведский фланг, взял шведов в кольцо и ловил
далеко и быстро, если бы под Карлом не убили
коня в середине боя и его приближенные не
сунули его, бессознательного, в карету и не
отправили подальше - поймали бы и Карла.
Восьмой редут оттягивает на себя чуть не
треть всей шведской армии, отбивает метким
огнем штурм за штурмом, наваливает вокруг
себя пару тысяч шведских трупов и так и не
сдается!
Что послужило причиной того, что русская
армия проявила такие совершенно нерусские
качества? Да, во главе войск, наконец, встали
толковые командиры (почти сплошь
иностранцы, правда, что не может не вызывать
адового баттхёрта у посконного патриота), но
этого мало. Солдаты вели себя совершенно
нехарактерно - вот что удивительно. Что
послужило этому причиной? ТОлько ли то, что
их переодели из платьев в короткие кафтаны и
сбрили бороды, чтобы каша не застревала?
Сомнительно. Видимо, дело в том особом духе,
который Петр привнес в армию, заставив
солдат поверить, что они, конечно, по
прежнему рабы и сволочь, это не обсуждается,
но на определенные короткие промежутки
времени они могут быть перестать рабами, а
стать вровень не то, что с сильными мира сего,
но и с самим царем - вот этим самым
гигантским психопатом с кошачьей рожей.
Вернее этот психопат спустится к ним, вместо
того, чтобы маячить на холме на аргамаке в
золотых латах, по которым ни разу не била
сабля, в окружении холуев. Спустится, и
обратится к ним, рабам, с речью, что де я,
братва, с вами! Обо мне вообще не думайте!
Сражайтесь за наше царство, за жен и детей, за
православие и святую церковь (да, ее он тоже
упомянул, хотя и не на первом месте). Давайте
нажарим этих козлов уже, чтобы потом
спокойно набигать на их берега, жечь-грабить-
убивать, а кто отличится - станет офицером
сам и будет барином! Социальный лифт, йопта,
понимаете?!
И солдаты это поняли.